Уважаемые читатели, мы продолжаем публиковать произведения известного египетского писателя Аля АЛЬ-АСУАНИ. Два романа автора – «Дом Якобяна» (2002) и «Чикаго» (2007) – были переведены на русский язык. Аль-Асуани вошёл в список пятисот самых влиятельных мусульман мира (2010), стал лауреатом многочисленных международных литературных конкурсов.
Сегодня предлагаем вашему вниманию рассказ «Мадам Зита Мендес. Последний образ» из сборника «Дружественный огонь», автором перевода которого является арабист-филолог Сарали ГИНЦБУРГ.
1961
По воскресеньям отец брал меня с собой к ней в гости. Она жила в том высоком здании, что находится прямо посередине улицы Адли. Когда мы заходили через центральный вход, нас сразу окутывал прохладный воздух. Первый этаж был отделан мрамором, круглые колонны казались огромными. Гигантского роста привратник-нубиец торопился вызвать нам лифт и после того, как в его кармане исчезала подаренная отцом банкнота, удалялся, бормоча многочисленные благодарности. Начиная с этого момента мой папа становился абсолютно другим человеком, не похожим на того, каким его привыкли видеть дома. В гостях у тёти Зиты отец был мягким, обходительным, нежным и очень эмоциональным.
На двери в квартиру висела маленькая бронзовая табличка, на которой надпись по-французски гласила: «Мадам Зита Мендес»; она сама открывала нам дверь – и перед нами представали её сияющее белокожее свежее лицо, маленький носик, полные губы с нанесённой на них алой помадой, большие и казавшиеся удивлёнными глаза, обрамлённые длинными, загнутыми на концах ресницами, гладкие, чёрные, рассыпавшиеся по плечам волосы, платье с декольте, из которого выглядывали пышная грудь и полные руки. Даже ногти были чистыми, элегантными и выкрашенными в ярко-красный цвет.
Я долго буду хранить в памяти образ тёти Зиты, открывающей дверь, – образ той самой «другой женщины», наполненный ароматом греха, прекрасной любовницы, увлекающей вас в свой таинственный, бархатный мир, состоящий из удовольствий и искушений. Она встречала меня объятьями и поцелуями, повторяя по-французски: «Добро пожаловать, молодой человек!», из-за её спины появлялся Антуан, сын, который был старше меня на два года. Высокий, худой, с чёрными волосами, закрывавшими половину лба, и разбросанными по лицу веснушками, делавшими его похожим на мальчика из школьного учебника французского языка.
Антуан редко разговаривал и улыбался, он с любопытством рассматривал меня и моего отца, сжимая губы, а затем неожиданно поднимался и уходил в свою комнату. Странный характер мальчика заставлял и отца, и меня обращаться с ним очень осторожно.
Итак, все мы сидели в гостиной комнате. Отец и Зита старались поддерживать разговор, Антуан был погружён в молчание, а я вовсю наслаждался происходящим: флиртовал с тётей, а затем отдавался на милость поцелуям, дурманящему аромату духов и прикосновениям к её мягкой тёплой коже. Рассказывал ей о школе и выдумывал какие-то необыкновенные героические поступки, которые якобы совершал со своими одноклассниками. А она как будто бы верила мне и громко выражала своё восхищение и порой опасения, что я подвергал себя страшной опасности, проявляя «геройство».
Мне очень нравилась тётя Зита, и всякий раз по пути домой я обещал отцу не рассказывать матери об этих визитах. Кивал головой, как настоящий мужчина, на слово которого можно было положиться. И когда позже моя мать, подозревая что-то, спрашивала меня, я говорил: «Мы ходили с отцом в кино», не ощущая при этом ни малейшего чувства вины.
Волшебный мир Зиты совершенно очаровал меня. Даже сейчас я вспоминаю каждую деталь в её квартире как образец европейской элегантности – большое зеркало при входе и деревянная вешалка с завитушками, круглые полированные бронзовые цветочные горшки, украшенные львиными головами, тяжёлые гардины, светлые обои с орнаментом, тёмно-коричневые кресла с обивкой оливкового цвета и чёрный рояль в углу (Зита работала танцовщицей в ночном клубе на улице Эльфи, где, должно быть, и познакомился с ней отец.)
Тётя Зита шла на кухню и готовила обед, пока папа занимал Антуана и меня разговорами, походя при этом на любящего родителя, наслаждающегося общением с сыновьями во время отдыха.
Еда мадам Мендес была очень вкусной, как в дорогих ресторанах, куда мой отец иногда водил нас с матерью. Я кушал мало и притворялся, что быстро наедаюсь, как меня учили дома, но папа и Зита ничего не замечали – они сидели рядом друг с другом, ели, пили, перешёптывались и постоянно смеялись. Потом отец просил её спеть. Зита отказывалась, но затем уступала и садилась за рояль. Постепенно улыбка исчезала с её лица, оно принимало серьёзное выражение, а пальцы бегали по клавишам, извлекая россыпь звуков. В какой-то момент тётя Зита наклоняла голову и закрывала глаза, словно пытаясь осознать какую-то мысль. Затем она начинала играть. Обычно Зита пела песни Эдит Пиаф «Я ни о чём не жалею» и «Жизнь в розовом цвете».
У неё был мелодичный, немного грустный голос. Окончив песню, она продолжала сидеть какое-то время с опущенной головой и закрытыми глазами, всё ещё нажимая пальцами на клавиши. Я аплодировал, Антуан молчал, а восторги отца не знали границ. К этому моменту он уже был без пиджака, с ослабленным узлом галстука, хлопал в ладоши и кричал «Браво!», потом спешил к Зите поцеловать её лоб и руки. Опыт подсказывал, что это знак нам с Антуаном – нужно оставить их одних. Сын Зиты поднимался первым и на пути к входной двери говорил: «Мама, мы пойдём на улицу поиграем». Я и теперь – с пониманием и улыбкой – вижу лицо отца, румяное от выпитого и желания, с нетерпением шарящего по карманам, чтобы выдать мне и Антуану целых два фунта со словами: «Слушайте, а не хотите съесть по мороженому после того, как закончите играть?»
1996
Столик иностранцев у «Гроппи». Все они очень стары – эти армяне и греки, прожившие всю свою жизнь в Египте. Встречаются в семь утра по воскресеньям. И при пересечении пустой улицы Таляат Харб, медленно ступая и часто опираясь на трость, эти старики похожи на восставших из мёртвых, отряхнувших могильную пыль.
У «Гроппи» они всегда сидят за одним и тем же столиком, у окна. Завтракают, общаются и читают французские газеты, а когда наступает время воскресной службы, вместе идут в церковь.
В то утро все они были при параде. Мужчины, в тройках и старых мятых и перекрученных галстуках, тщательно выбриты, их двухцветные английские полуботинки вычищены. Женщины, когда-то бывшие записными кокетками, одеты в платья, вышедшие из моды лет тридцать назад, а их морщинистые лица напудрены.
Для этих стариков воскресные встречи были моментом счастья, после которого они опять погружались во всепоглощающее одиночество. Всё, что у них оставалось в жизни – это огромная квартира в центре города, которой завидовали хозяин дома и соседи. Комнаты были просторными, потолки – высокими, а мебель – старой и ветхой. Краска на стенах облупилась, а старомодная ванная нуждалась в ремонте, стоимость которого слишком высока. Только воспоминания населяли каждый угол, они принимали вид чёрно-белых фотографий смеющихся любимых детей (Жак, Елена), которые превратились в зрелых мужчин и женщин, эмигрировавших в Америку. Они звонят на Рождество и посылают красивые открытки, а также денежные переводы, из-за которых старики проводят целый день в очереди, чтобы получить наличные и хорошенько спрятать их во внутренние карманы.
Несмотря на возраст, эти мужчины и женщины прекрасно и во всех деталях помнят события прошлого и живут со знанием неумолимо приближающегося конца, всегда сопровождающимся вопросами «когда?» и «где?». Они надеются, что путешествие по жизни закончится для них тихо и почтенно и боятся быть убитыми во время ограбления или внезапно умереть на улице или в кафе либо по причине долгой мучительной болезни.
Тем утром лицо одной из старых дам, покрытое толстым слоем пудры, показалось мне знакомым. Она сидела, окружённая стариками, её голову украшала зелёная фетровая шляпа с красной матерчатой розочкой. Я продолжал вглядываться в это лицо и, когда женщина заговорила, понял. Должно быть, это выглядело странно: солидный мужчина сорока с лишним лет внезапно бросился к пожилой даме. Я нетерпеливо спросил её: «Тётя Зита?»
Женщина медленно подняла голову. Её глаза были затуманены катарактой, а дешёвые очки немного искривлены, так что создавалось впечатление, будто она смотрит на кого-то другого. Я сказал Зите своё имя и с тёплотой вспомнил о прошлых днях, а также спросил об Антуане. Она молча слушала меня, и улыбка на её лице была такой застывшей, что я уже начал подумывать, что принял эту женщину за кого-то другого или что старушка совсем потеряла связь с реальностью. Однако спустя мгновение увидел, как тётя Зита медленно поднимается из-за стола, выпрямляется и протягивает мне руки, при этом рукава её платья обнажают их крайнюю худобу. Затем она притянула к себе мою голову и запечатлела на ней поцелуй.
«МК в Египте», № 01(079), 13 — 26 января 2013 года.
