Уважаемые читатели, мы продолжаем публиковать отрывки из романа известного египетского писателя Хайри ШАЛЯБИ (1938-2011) «Меблированные комнаты «Аттыя» (2007), за который автор получил престижную литературную премию Нагиба Махфуза.
Продолжение. Начало в №№ 03 (81), 5 (83), 7 (85), 9 (87), 11 (89), 13 (91), 15 (93), 17 (95), 19 (97) от 2013 г., № 02 (99) от 2014 г.
Я слышал, как за дверью кто-то шагал, прочищал горло, а ещё – какое-то лёгкое постукивание. Завернувшись в полотенце, я слегка приоткрыл дверь и взял в руки исподнее и белую галабею; запах новой ткани сводил с ума. Я вышел из ванной совершенно новым человеком, так что Абдалла-эфенди взглянул на меня, в знак одобрения кивнул головой, а после повёл в комнату, где находилось радио, а также обеденный стол, стулья и буфет, до отказа забитый фарфоровыми тарелками, стаканами, чашками и столовыми приборами. Еда была расставлена на столе в таком количестве, словно ожидался важный приём; она дымилась и источала пряные и возбуждающие аппетит ароматы. Хозяин расположился напротив меня и предложил маленькую, сложенную салфетку, которую я положил себе под локоть. Он произнёс: «Именем Бога, Милостивого и
Милосердного» (этими словами мусульмане начинают трапезу. – Прим. авт.) – и принялся за еду, а я последовал его примеру. Мы ели рис, стручковую фасоль и молохею с мясом, а также салаты и соленья, бананы, груши и гуавы, сладкие пудинги.
В гостиной хозяин прикурил две сигареты – для себя и для меня – и спросил: «А что же ты не пойдёшь и не примеришь новую одежду?».
Я надел рубашку и голубые брюки, носки и новые ботинки, и тут мне показалось, что наступил первый день праздника жертвоприношения и я уже предвкушаю, как получу от отца немного денег в подарок, а потом буду бегать по улицам, качаться на качелях, куплю себе сахарную вату, конфеты с сюрпризами, тростниковый сок и харису (пирожное из манной крупы. – Прим. авт.). Абдалла-эфенди исчез, а затем появился одетым в уличную одежду, но в другую, не ту, в которой я его встретил. В руках он держал потрёпанный чемодан, замки и ручка которого всё ещё находились в рабочем состоянии. Он положил его на диван, открыл, и я увидел свою старую одежду. Кивнув в сторону чемодана головой, Абдалла сказал: «Можешь выбросить это где-нибудь или же отдать бедным».
После этого он развернул свежую газету, уложил на неё мою новую одежду, аккуратно завернул её, убрал в чемодан, защёлкнул замки и передал мне. Взяв этот чемодан в руки, я почувствовал, что стал настоящим эфенди, несмотря на его потасканный вид. Хозяин поднялся и вышел из дома, а я последовал за ним.
Конная коляска довезла нас до начала улицы ас-Суси, и оттуда мы прямиком направились в лавку Абу Синна. Тот, как обычно, сидел у входа за прилавком, а продажей занимались двое молодых приказчиков одного со мной возраста, ловкие, здоровые и сильные. Оба они могли держать одной левой рукой рулон ткани и подбрасывать его, как мяч, чтобы ослабить накрутку перед тем, как приступить к отмеру ткани линейкой, которую заменяли две зазубрины, слегка нанесённые на поверхность прилавка. Молодые приказчики выказывали терпеливую вежливость, которой они, несомненно, научились у своего хозяина Абу Синна. Каждый обходил магазин с покупателем, особенно с деревенскими женщинами, приходившими выбрать приданое. Их обоих совершенно не утомляла необходимость десять раз кряду забраться наверх по стремянке, чтобы достать рулон какой-то ткани, зажатый между кипами других таких же рулонов, донести его до прилавка, держа за край, с тем, чтобы показать покупателю, что ткань хорошего качества. То есть не мнётся, плотно соткана и прочна. При этом последний мог развернуться в другую сторону и попросить достать рулон какой-нибудь фиолетовой ткани под самым потолком. И в этом случае молодые люди без всякого проявления
недовольства снова взбирались наверх и приносили покупателю требуемое. И опять же, чей-то муж или свекровь могли забраковать ткань, даже и не прикоснувшись к ней, и указать на какую-либо другую, лежавшую в противоположном углу. И снова эти юноши брали деревянную стремянку, забирались наверх и доставали из дальнего угла новый рулон. Важно, чтобы покупатель был удовлетворён своей покупкой. А когда дело доходило до цены, то тут уже обычно вмешивался Абу Синн, говорил последнее слово. И покупатель удалялся, абсолютно довольный приобретённым товаром.
Мухаммед Абу Синн быстро поднялся и сердечно меня обнял: «О, Боже! Ты, приятель! Разве так можно поступать со своими старинными друзьями? Где ты пропадал? Мы только вчера про тебя говорили. О тебе вспомнил Абдалла-эфенди, а сегодня именно он тебя и привёл, это чудо!».
Я откинул верхнюю крышку прилавка и прошёл внутрь. Абдалла-эфенди присел прямо на прилавок, поболтал по-детски ногами, затем спрыгнул с него и тоже оказался внутри. В этот момент подошёл продавец чая с подносом, на котором стояли стаканы и дымящийся чайник, и разлил для нас чай по стаканам. Этот напиток оказался намного вкуснее того, что продают в кафе, и имел приятный аромат. Сделав несколько глоточков, Абдалла-эфенди красноречиво поведал о моих злоключениях и затем – как ни в чём не бывало – заключил: «Важно сейчас найти для парня работу, чтобы он мог себя прокормить. Полагаю, он сможет потом поменять её, и пусть жизнь его будет такой, какую захочет для него Всевышний».
В этот момент казалось, что мысли Абу Синна были далеко, а взгляд – настолько печален, что мне подумалось: даже мой родной отец не опечалился бы так сильно. Затем он тяжело вздохнул и произнёс хриплым, словно проходящим сквозь ржавую трубу, голосом: «А хаджи Масуд? Что он думает? Он знает, что произошло?».
Я низко наклонил голову, стараясь подыскать подходящий ответ. Однако тут мне на помощь пришёл Абдалла-эфенди, причём сделал он это с таким умом и тактом, что я мысленно поблагодарил его: «Какой ещё хаджи Масуд, дорогой мой друг? Господь с ним! Ты же знаешь этого человека. Хаджи Масуд может отречься от своей плоти и крови. Неужели ты позабыл, как он купил дом, в котором теперь живёт? Как мог ты забыть эту ужасную трагедию, ведь ты его сосед и видел всё своими собственными глазами, когда был ребёнком!».
После он повернулся ко мне, уверенный, что я не знал ничего об истории дома, которым владел муж моей двоюродной сестры и который находился в самом важном и зажиточном районе города: «Этот дом получил в наследство один бедняк, его Всевышний предпочёл не наградить потомством. Он пристрастился к азартным играм и задолжал городским властям за залог, который получил от одного банка под свой дом. Этот человек потерял эти деньги, когда вложил в рискованное предприятие. Тогда власти отобрали у него дом. Этому негодяю хаджи позволили принять участие в аукционе, так как он жил в том же доме. Тот согласился, удачно принял участие, выиграл аукцион и получил целый дом по цене одной комнаты. Сразу после случившегося тот бедолага умер, ходили слухи, что негодяй хаджи медленно подсыпал ему отраву в выпивку. Правда это или нет, я не знаю, но верно то, что хаджи, прости уж, непорядочный человек».
На лице Мухаммеда Абу Синна сначала проступило крайнее смущение, потом он несколько раз молча поднимал вверх руку, указывая подбородком в мою сторону, чтобы заставить Абдаллу-эфенди замолчать. Таким образом он намекал на то, что все эти дурные слова оскорбительны для меня, ведь негодяй хаджи приходился мужем моей двоюродной сестры, которая была мне как родная. Однако Абдалла-эфенди оказался беспощаден не только потому, что мой родственник являлся бесчестным вором, скрывавшимся под маской хаджи, но ещё (и особенно) и потому, что он «не любил никого из своей родни». Он добавил с отвращением: «Посмотри, как он обошёлся с этим бедным пареньком! Разве он не является братом его жены? Посмотри же, как хаджи презирает его и как мерзко к нему относится! Да если бы у Масуда была хоть капля жалости, он отдал бы мальчику любую комнату на крыше».
Фото: Pascal MEUNIER, Peter VISOHTAY.
Автор перевода: арабист-филолог Сарали ГИНЦБУРГ.
«МК в Египте», № 04(101), 6 апреля 2014 года.
