Уважаемые читатели, в сегодняшнем номере мы представляем вашему вниманию отрывки из романа известного египетского писателя Хайри ШАЛЯБИ (1938-2011) «Меблированные комнаты «Аттыя» (2007), за который автор получил престижную литературную премию Нагиба Махфуза.
Никогда не думал, что паду так низко и мне придётся согласиться переселиться в меблированные комнаты «Аттыя». Да и вообще, не допускал мысли, что превращусь в настолько нищего бродягу и когда-нибудь услышу в своём, почти родном Даманхуре о месте под таким названием…
Ещё два года назад я собирался стать учителем и обучался в Государственном педагогическом институте. Оставалось учиться всего лишь год: у меня были очевидные способности к преподаванию, составлению плана занятий и современной методологии. Единственной моей проблемой стал наш учитель математики, препротивный человек с гнусным характером. Он недолюбливал студентов из бедных крестьянских семей, будто опасаясь, что босоногие голодранцы могут обойти в учёбе полноправных, настоящих учащихся, то есть детей из зажиточных семей. Видимо, по этой причине учитель постоянно занижал мне оценки на экзаменах, дарил уничижающие взгляды или писал замечания всякий раз, когда я вставал со своего места или оборачивался, чтобы одолжить у одного из своих товарищей линейку, циркуль или стирательную резинку. Негодяй решил, что его долг – предотвращать любые попытки моих сокурсников мне помочь. Помню, он даже как-то выставил из класса паренька, одолжившего мне свой циркуль. Его ненависть разбудила и во мне ответную неприязнь, которая часто сквозила в моём взгляде, что злило учителя ещё больше. Однажды, когда мы писали какую-то работу, он подбежал ко мне и выхватил у меня пустой лист, а потом приказал выйти из класса. Я прилип к своему месту, а когда тот спросил: «Ну что ты на меня уставился, мальчишка?» – меня затрясло от гнева.
Я смотрел на него, не понимая, как же мне поступить? Тогда учитель стал толкать меня, пытаясь выпихнуть из класса, и я упал лицом вниз. Быстро поднявшись, я, как бешеная собака, бросился на Ваиля Эфенди, нашего математика. Вцепился зубами ему в нос, наносил удары своим лбом, повалил его на пол, пинал и душил. Все вокруг всполошились, и мне казалось, что жители города столпились вокруг нас и тщетно пытаются оторвать меня от моей жертвы. Только когда я заметил, что учитель окончательно сник, а глаза его больше не открывались, то позволил чьим-то рукам оттащить себя в сторону.
Математика забрали в больницу в критическом состоянии, а меня отправили в полицейский участок под крики нашего декана, который проклинал меня, мою семью и всех подобных мне хулиганов, а также Таху Хусейна, разрушившего систему образования и заполонившего её такими нищими проходимцами, как я. Я слышал эти вопли, но мне было всё равно: важно лишь то, что я отомстил и, наконец, защитил свою попранную гордость. Мой класс смотрел на меня не только с жалостью, но и с некоторой долей восхищения. Меня же в тот момент занимала лишь одна мысль: я знал, что попаду в тюрьму, и единственное, чего мне хотелось – это дождаться выхода оттуда и убить Ваиля Эфенди.
Суд пожалел меня: дал только шесть месяцев условно и исключил из института. Спустя год после случившегося я пришёл туда под тем предлогом, что мне нужно забрать свои документы, а на самом же деле хотел вонзить нож в сердце своего бывшего учителя. Когда я увидел его, меня поразило, каким жалким и больным человеком он стал: от его франтоватой манеры одеваться не было и следа, оказалось, что я в момент безумия выбил ему глаз, лицо его пересекали шрамы, оставленные моими зубами. Я почувствовал, как мои пальцы разжали в кармане рукоятку ножа, неожиданно меня охватила жалость к нам обоим. Ваиль Эфенди увидел меня, стоящего в углу, но не узнал, ведь и я сильно изменился: длинные, неопрятные волосы, отросшая борода, мятая одежда и давно немытое лицо. Мои бывшие товарищи тоже не признали меня, но мне это было на руку. Всё, чего я теперь хотел – это забрать свои документы и положить их в карман своей галабеи, чтобы при необходимости использовать их как удостоверение личности.
Случившееся со мной означало, что я не мог и помышлять о возвращении в свою родную деревню: теперь моим домом должны были стать переулки этого города. На местных улицах я проводил дни и ночи. А несколько часов в день сидел в городской библиотеке, читая прозу и стихи; это место служило мне пристанищем и напоминанием о той, другой жизни. Затем я вновь выходил на равнодушные и негостеприимные улицы Даманхура. С улицы ас-Сага попадал на ас-Суси и шёл по ней, пока мои лёгкие вдоволь не набирали в себя аромат тушёных бобов, разносившийся из ресторана аль-Аси. Говорят, что как-то хозяин этого заведения послал один горшочек бобов королю Фаруку, тот съел их на завтрак и тотчас же позвонил в ресторан, чтобы сообщить хозяину, что тот удостоен звания бея. С тех пор к аль-Аси так обращаются десятки, нет, сотни посетителей, ежедневно съезжающихся со всех концов страны, чтобы отведать это восхитительное блюдо.
Когда наступал вечер, меня охватывало чувство страха, смешанного с одиночеством. К тому времени я понял уже, что значит ночевать в сточных трубах, под деревьями на просёлочных дорогах, вблизи пекарен, открытых допоздна, или на тротуарах рядом с кафе для простонародья. Однако я не пал ещё настолько низко, чтобы узнать о существовании места под названием меблированные комнаты «Аттыя».
Бродяги обычно прибиваются друг к другу, как ручейки сточных вод, бегущие вниз по склону. Именно так я и подружился с Махрусом. Впервые я заприметил его на просёлочной дороге, ведущей в наш город: он сидел перед грудами редиса и гиргира (кресс-салата), сваленными на холщовый мешок, и зазывал покупателей, распевая маввали (народную песню на диалекте). Эти маввали превозносили качества редиса и гиргира и своей живостью и страстностью превосходили винные стихи Абу Нуваса (известного средневекового арабского поэта). Так, хвостики редиса были уподоблены зелёным глазам, а гиргир – ресницам возлюбленной и клейму, поставленному прямо на его обнажённое сердце, во славу Пророка Мухаммеда, да пребудет над Ним мир. Я был абсолютно зачарован изысканностью и искренностью этих слов. Когда же он заметил, что я с удовольствием слушаю его, запел так самозабвенно, что я впал в совершенный восторг. В знак восхищения я кивнул ему головой и удалился.
Спустя несколько дней я шёл по улице аль-Хавалик; солнце уже садилось. Неожиданно прямо передо мной остановился велосипед, и сидящий на нём красивый юноша вдруг горячо поприветствовал меня: «Как дела?» Я сразу же вспомнил его: «Здравствуй, здравствуй! Как поживаешь ты, а также твои редис и гиргир?». Он быстро взглянул на меня и спросил: «У тебя что-то произошло?». И потом добавил: «Садись, прокачу!». Я очень удивился и поинтересовался: «Зачем?». А юноша пояснил: «Хочу угостить тебя чаем в одном кафе при пекарне, это близко. Я заметил, что тебе нравятся мои маввали, так что там ты их вдоволь наслушаешься». Я сел на багажник позади моего нового друга, и мы поехали; миновали Старый Даманхур, что находится за железнодорожным вокзалом, затем пронеслись мимо древних развалин. Они остались со времён фараонов. Это был город Тема-эн-Хор, то есть город бога Хора, сына Изиды и Осириса. Хор должен был отомстить за гибель своего отца Сету, богу зла, но по какой-то причине, если мне не изменяет память, у него это не вышло. Оказывается, оставшись без куска хлеба на улице, я позабыл не только историю, но и все остальные предметы.
Когда мы подъехали к какому-то проулку, Махрус остановился и сказал: «Подожди меня минутку. Я должен вернуть велосипед». Ждать его пришлось совсем недолго: он вынырнул откуда-то, схватил меня за локоть и потащил вперёд. Через несколько метров мы оказались перед какой-то лачугой. Оказалось, здесь собираются курильщики гашиша и Махрус настолько хорошо тут известен, что заказанный нами чай прибыл в чистом чайнике без каких-либо напоминаний. Потом Махрус поднялся и куда-то ушёл, однако уже через несколько минут он вернулся с широкой улыбкой на лице. За ним следовал человек и нёс кальян. Никогда раньше я не курил гашиш, к тому же был очень голоден, поэтому через всего несколько затяжек ослабел и почувствовал тошноту. Несмотря на это, я с удовольствием слушал маввали Махруса: казалось, он знает бесконечное их количество. Было уже за полночь, когда Махрус снова удивил меня неожиданным вопросом:
– Кстати, как-то раз я видел тебя спящим под деревом, а в другой – как ты спал на тротуаре перед кафе в Шубре. А где ты ночуешь сегодня?
Я не знал, что сказать ему: язык мой окончательно онемел. Наконец, я собрался с силами и выдавил из себя:
– Я сплю в одной гостинице за десять пиастров.
– В месяц?
– Нет, за ночь.
– Значит, ты богач? Работаешь на хорошей должности или, может, аристократ?
Я рассмеялся, и он продолжил:
– Пошли, я покажу тебе, где можно спать всего за пиастр за ночь.
– Где? – вскричал я радостно.
– В меблированных комнатах «Аттыя»! Ты можешь заплатить два пиастра – и спать в комнате, а за пиастр тебя разместят во дворе. А какая разница? Место вполне безопасное.
– А где же это место «Аттыя»?
– Пошли!
Без каких-либо сомнений я поднялся и последовал за ним.
Электрические провода тянулись вдоль мощёной улицы, в полированных булыжниках которой отражался свет фонарей. По правую руку тянулись бесконечные поля, напоминавшие огромное серо-зелёное море. Слева были какие-то древние строения из красного кирпича: создавалось впечатление, что кирпичи всё ещё держатся вместе благодаря старинной дружбе и по-братски тёплым отношениям. Однако сверху кирпичи уже изрядно выцвели и приобрели сероватый оттенок, как будто бы отвратительная старость смогла подобраться и к ним. Минут через пятнадцать поля исчезли, уступив место высокому горному хребту, тянувшемуся насколько хватает глаз. У подножия хребта стали появляться низенькие строения. Совсем скоро мы оказались в центре маленького городка, похожего на деревню. Довольно быстро я сообразил, что расстояние до этого места можно было преодолеть намного быстрее, если бы мы пошли со стороны квартала Салах ад-Дина: он лежит между центром города и окраинами и соединяет их между собой огромным количеством улочек и переулков, а это даёт основание думать, что город Даманхур был основан не раз и, возможно, это была группа небольших поселений, которые каким-то волшебным образом переплелись друг с другом.
Мы подошли к квадратному двору, напоминавшему городскую площадь, так как со всех сторон он был окружён домами. И вот мы стояли перед очень старым зданием, ещё сохранившим остатки былого величия; оно напоминало собой богатого когда-то человека, брошенного судьбой в бездну нищеты. Стены, сложенные из квадратных блоков, имели прямоугольные окна, закрытые машрабиями (резными ставнями), которые, однако, были совершенно изъедены временем, да и сами стены напоминали харису (острый соус) – казалось, что одного прикосновения было бы достаточно, чтобы они рассыпались на кусочки. Когда-то величественные ворота крепились к двум круглым высоким столбам, напоминавшим по архитектурному стилю изображения древних мечетей и строений времён фараонов, которые я часто раньше видел в книгах по истории. Это и были меблированные комнаты «Аттыя».
Продолжение следует.
Автор перевода: арабист-филолог Сарали ГИНЦБУРГ.
Фото Шукри МАНА.
«МК в Египте», № 03(081), 10 — 23 февраля 2013 года.
